В жизни бывшего директора Меркенского откормочного совхоза, а ныне заслуженного пенсионера Николая Семеновича Хегая, как в капле воды, отразилась судьба многих бывших советских корейцев, подвергшихся репрессиям. Семьдесят лет минуло с того трагического события, но ему до сих пор снится по ночам тревожный стук вагонных колес...
Под тревожный стук колес
В августе 1937-го Николаю исполнилось десять лет, когда в размеренную и тихую жизнь небольшого приморского села Сим-Намдон внезапно нагрянула беда. Десятилетний мальчишка никак не мог понять, зачем в их дом пришли чужие люди, чего так сильно испугались его отец и мать и почему они стояли перед незнакомцами, опустив головы? Почему родители так торопливо стали собираться в дорогу в неведомый Казахстан? Почему не разрешили перед отъездом собрать его любимые вещи, не разрешили попрощаться с друзьями? И наконец, зачем отец повел его и младших братишку и сестренку к этому мрачному вагону, который совсем не был похож на поезда с красивыми занавесками на окнах? У Николая было много «почему», на которые никто из взрослых не дал ему ответа. В товарном вагоне, предназначенном для перевозки скота, семья Хегай оказалась не одна — там, побросав в угол наспех связанные в узлы вещи, уже сидели растерянные и напуганные люди. Тогда мальчик впервые услышал непонятное и пугающее слово «депортация»...
Пять вон до Владивостока
Отцу Николая Семеновича — Хе Ёнге исполнилось пятнадцать лет, когда он приехал из Кореи на Дальний Восток. Тогда местные богатые люди буквально за гроши отдавали землю в аренду, и юный Ёнге решил попытать счастья. Это произошло еще до революции 1917 года, когда граница была открыта. О своем решении Ёнге не сказал ни отцу, ни братьям. А лишь занял у одного старика из села Кильтю, откуда родом корейцы фамилии Хе (сегодня это село находится на территории Северной Кореи), пять корейских вон, купил на эти деньги билет до Владивостока, калоши и кепку. Приехал он в село Надежинск, что недалеко от Владивостока, где уже жил один из его старших братьев — Тями. Кстати, пять вон в то время были большими деньгами, в Корее на них можно было купить корову!
— Только на второй год, когда один знакомый возвращался на родину, мой отец смог передать старику долг, — начал рассказ Николай Семенович. — Старик очень удивился и сказал, что когда давал деньги, не думал, что получит их обратно. Наша историческая родина тогда была единой, и никому даже в страшном сне не могло привидеться, что Корею ждет разделение...
Аптека семьи Хе
Предки Николая Семеновича были из знатного рода, владели большими землями. Но из-за сильного наводнения, которое случилось в Корее в 1860 году, река в селе Кильтю «вздулась» и разрушила берега, значительно расширив свое русло. А как раз по берегам и находились земли, принадлежавшие семье Хе. Уцелел лишь крохотный земельный надел — пятая часть от бывших владений, а потому сыновья Хе Итто — деда Николая Семеновича — в поисках счастья уехали из отчего дома. Остались только два сына — старшие братья отца Николая Семеновича.
Дед Итто сам учил грамоте своих сыновей. Но продолжить образование захотел только второй сын деда — Теми. Он поехал в уездный город Сондин и там сдал местному учителю экзамен. Да так успешно, что о дедушке Итто молва пошла, как о хорошем учителе.
Николай Семенович вспоминает, что его отец о своем старшем брате Теми говорил, как о большом человеке. В то время грамотные люди были в почете. Один богатый владелец уездной аптеки приехал к деду Итто и сказал, что хочет отдать свою дочь замуж за его ученого сына Теми, прося благословить молодых. В приданое своей дочери обещал отдать аптеку. Конечно, Теми женился, он был настолько способным к наукам, что за один год изучил латинский и английский языки, а заодно и фармацевтику. Когда же в Корее к власти пришла Трудовая партия во главе с Ким Ир Сеном, аптека перешла государству, но она до сих пор носит имя Хе Теми.
— Наши родственники недавно ездили по туристической путевке в Корею и узнали, что аптека сохранилась и на ее здании висит большой портрет моего дяди Хе Теми, которого там называют профессором.
Как Хе стал Хегаем
А судьба его отца Хе Ёнге сложилась иначе. Он остался жить на Дальнем Востоке и в 1934-м году во время паспортизации его переименовали и назвали Семеном Хегай. Почему к корейским фамилиям Хе, Ю, О и другим стали добавлять «гай», Николай Семенович не знает.
— Когда работники НКВД объявили, что нас выселяют, и приказали срочно собираться в дорогу, мать наварила рисовой каши побольше, зарезала птицу, но все равно еды хватило лишь на несколько дней, — вспоминает он.
По необъятным просторам бывшего СССР изгнанники ехали долго и трудно. Не было ни туалета, ни умывальника, спали на деревянных нарах, сколоченных из грубых неотесанных досок... Но вот конечная остановка — Кзыл-Орда. На маленькой пустынной и пыльной железнодорожной станции их никто не встречал. И несколько недель сотни корейцев, среди которых были старики и маленькие дети, жили под открытым небом, рядом с железнодорожными путями.
— Потом нас отвезли в техникум советской торговли и разрешили пожить некоторое время в вестибюле. Там мы прожили всю зиму. И всю зиму мать готовила пищу на улице, на костре. Было очень холодно, мой младший братишка заболел и умер...
За техникумом находилась небольшая улица из землянок, где старший Хегай смог купить одну из них. Тогда и окончились мучения семьи, считает Николай Семенович. И хотя пол был земляной, одно окошко в единственной комнатке находилось на уровне земли, но это был их дом!
В Кзыл-Орде десятилетнего Николая зачислили во второй класс школы имени Ворошилова, которая располагалась в здании бывшего лепрозория. В этой же школе с ним учились и другие дети репрессированных корейцев. Учителями у них были офицеры Советской Армии, тоже репрессированные и сосланные в Казахстан.
Несмотря на пережитые унижения и страдания, Николай Семенович считает, что судьба к нему была благосклонна. К примеру, разве не удача, что при выдаче паспорта ему забыли на страницах «серпастого и молоткастого» проставить 58-ю статью. Благодаря этому в 1944 году он смог поступить в Сталинабадский сельскохозяйственный институт, что в Таджикистане. А иначе в пограничную зону — на Памир вряд ли его пропустили бы с такой статьей.
— Когда я учился на втором курсе зоотехнического факультета, меня вызвала начальник паспортного отдела и спрашивает, как я сюда попал, — рассказывает Николай Семенович. — Она, конечно, понимала, что я из семьи депортированных корейцев, которым было предписано каждый свой шаг отмечать в специальном отделе. Эта женщина осмотрела мою штопанную-перештопанную телогрейку, в которой я приехал учиться (к слову сказать, в ней же после окончания института и вернулся домой, потому что у родителей не было денег на новую), и, пожалев меня, не стала сообщать в органы. Только сказала, чтобы после окончания института вернулся туда, откуда приехал.
Он послушался ее совета и в 1949-м году после окончания института приехал в Кзыл-Орду, работал зоотехником, а затем государственным племенным инспектором по Кзыл-Ординской области. Пятого апреля 1962 года Хегая назначили директором Меркенского откормсовхоза, и с этой должности в 1989-м он ушел на заслуженный отдых.
— Мои родители Семен Хегай и мать Ли Денсук так и не вернулись в свой дом в селе Сим-Намдон. Им было очень тяжело от этого. А я в Казахстане обрел Родину, — признался Николай Семенович.
В советские годы Меркенский откормсовхоз, которым он руководил, «гремел» на весь Союз — несколько раз племенные свиньи, которых выращивал Николай Семенович, были отмечены золотыми, серебряными и бронзовыми медалями ВДНХ СССР. Сам Николай Семенович сегодня с гордостью показывает два ордена Ленина, орден Октябрьской Революции, орден Трудового Красного Знамени, знаки «Заслуженный зоотехник Казахской ССР», «Почетный гражданин Меркенского района Жамбылской области», которыми его наградили за старание и труд в Казахстане, приютившем его в трудные времена.
